Неодуховность истонченной поверхности

В прошлые выходные выбрал время и продолжил чтение Этюдов по истории поведения Выготского и Лурии. Читал про память древнего человека, к-й хранил воспоминания в виде целостных, подробных и очень точных картин, но не умел извлекать отдельные подробности, не привлекая целостные образы. Точно также словарный запас древнего человека был неимоверно обширен из-за необходимости вводить различные имена для одних и тех же предметов в различных функциональных контекстах. В дальнейшем человек ушел от целостной памяти, научившись вырабатывать мнемотехнические приемы, и от многословия, сократив число имен собственных, заменив их знаками, работающими с комплексами предметов и дающими возможность вырабатывать понятия.

Сразу возникло предположение, навеянное не только статьей Евгения Иванова в «Философском штурме» о том, что огромные по объему «растровые» изображения древний человек подгружал не из мозгового харда, а откуда-то извне. Иванов с калькулятором в руках доказывает, что объем харда и быстродействие «шины» мозгового компьютера просто не позволяют хранить и мгновенно извлекать все многообразие событий прошлого в мельчайших подробностях целостных картин. Глядя на любимые картинки наскальных картин у меня всегда было ощущение, что древний художник, трудясь над изображением, копировал его с совершенно особенного «внутреннего экрана»:

Собственно я бы не завел об этом речь, если не навязчивая рефлексия о способе моего восприятия искусства и музыки. С музыкой особенно пикантно, ибо, не обладая ни слухом, ни музыкальной памятью, ни чем бы то ни было подобным, я лишь последний год начал за собой замечать, что иногда я получаю удовольствие от физической красоты звуков. До этого все, что я слышал в музыке, было материей трудноуловимой, ну, в лучшем случае, скажем так, аурой культурных контекстов. К примеру, два года назад на «Осени» я услышал сонату для скрипки и фортепьяно Валерия Сариева. Ничего, как помниться, авангардного, такие углубленные проникновенные воспоминания о жизни советского подпольного интеллигента, о его внутреннем мире, о рецепции им мировой культуры, внутренней эмиграции на фоне привычной и переносимой внешней убогости жизни. Условно говоря, не сводя и не сравнивая – живущий не сравним! – можно вспомнить фильмы Киры Муратовой или художника Дмитрия Краснопевцева. Хорошее произведение с предъявляемой глубиной культурной памяти в несколько десятилетий. Подробная такая «растровая» картина. С другой стороны, я с особым пристрастием жду произведений, которые не предъявляют глубину культурной памяти, работают на ее поверхности толщиной не более 1 – 5 лет, и соответственно не могли появиться раньше срока этой глубины и знаки, которыми они оперируют, выработаны тоже в этом тонком поверхностном слое, толщина которого в идеале стремится к нулю.

Т.е. получается такое предельное завершение процесса минимизации «растровой» памяти, идущее рука об руку с выводом на новый уровень стратегий мнемотехники и означивания пространства культурной памяти, приводящей к ее как бы упразднению. Возникает пикантный вопрос: написание/восприятие произведений, имеющих дело с как бы обнуленной глубиной культурной памяти, обеспечивается «мозговым» компьютером или идет через пространства, к-е Евгений Иванов называет супранатуральными? И сразу другой: каким образом во всем этом участвует сознание? Каковы его стратегии контролируемого ускользания из нарратива культурной памяти? farma_sohn в комментарии к собственному постингу http://farma-sohn.livejournal.com/91547.html оборонил: «И нам сегодня трудно представить, насколько киноперцепция погрузила нас в неосомнабилизм, блокируя активное сознание». Что здесь имеется в виду под «активным сознанием»? И вообще, сомнамбулизм это как? Такое движение в вязком пространстве как бы заполненном глицерином? Или приятие зомбирующих инъекций из маслянистого облака? Или алеаторическое пробулькивание пузырьков смысла на утонченной и прихотливой поверхности неактуализируемой памяти?

Источник: http://hubris-ipod.livejournal.com/26748.html